A childhood memory of a summer day
engraves the cough drop
with untired saliva, and brings out a phrase,
sweetly puckering the mouth—
if it sounds, hear
not a question, but an encompassing intrigue:
what is this lachrymose animal who
lives under the creak of the swing?
Who—without fear—taught
this creature, which uses silence
to rub into dust that glimmering thing
fed in the light from the minty hand?
The cough drop keeps its
word, not fading: the animal won’t leave,
unless you drive it away with a yell,
in spite of any sweetness.
* * *
Детская память о летнем дне
гравирует неустанной слюной
на леденцах, и выводит фразу,
приторно сводящую рот –
если она прозвучит, услышь
не вопрос, а удивление всем:
что за слезливый зверёк такой-то
под качельным скрипом живёт?
Кто – не боящийся – приручил
это существо, молчанием всё
в пыль растирающее, что в блеске
выкормлено с мятной руки?
Слово своё леденцовый вкус
держит, не тускнея: зверь – не уйдёт,
если его не прогонишь криком,
сладости любой вопреки.
